Внезапная популярность «Левиафана» среди конечного пользователя – штука довольно забавная. Смотря кино практически на сто процентов фестивальное, массовый зритель скорее уснет, чем будет восторженно наблюдать, как подвижна камера на общих планах, и подмечать, что крупных планов практически нет. Но стоит сказать спасибо мощной рекламной кампании, многим наградам и поднявшейся ни с чего шумихе.
Хваленая история на деле неожиданно проста: здешние реминисценции улавливаются сразу и, как оно обычно бывает, долго ещё возят зрителя лицом по пыльной брусчатке надежд на глубокие аллюзии. Но… Девяносто процентов времени в кадре происходит примерно ничего, а потом всё внезапно заканчивается толстенным и грубым, как здешние чиновники, намеком на Иова, скелетом кита с элегантным взмахом ковша экскаватора, да совершенно беззубыми намеками на то, что Россия как светское государство ещё даже и не рождалась. Как ни вглядывайся, ничего нового.
Из-за поднявшегося оверхайпа складывается впечатление, что за пределами, безусловно, прекрасного Андрея Звягинцева русского кинематографа будто бы и не существует. Хотя задолго до Левиафана у него же были «Елена» и «Возвращение». Был Федорченко с «Небесными женами луговых мари» и до дежавю похожими по настроению и манере подачи «Овсянками». Был Быковский «Майор», «Трудно быть богом» Алексея Юрьевича Германа — дай Бог терпения всем его смотрящим — и «Географ» Велединского, что тоже про глубинку, но абсолютно противоположный по эмоциям. Забавно, что в пример “правильного” российского кино некоторые люди приводят «Дурака» Быкова – сравнение странное, потому как произведение это гораздо более слабое. Да и повествует оно ровно о том же, разве что без столь яркой натуралистичности.
Происходящее выливается в хорошую тенденцию. Фестивальное кино, пусть медленно и со скрипом, понемногу выползает в большой мир российского зрителя из маленьких кинозалов, рассчитанных на десяток любителей артхауса.
Родная российская действительность для актеров является отличным помощником во всем: чувства грусти и безысходности даже играть-то практически не приходится — в подобных местах это так же естественно, как дыхание или ужин. Однако, проблема кроется там, где её не ждут. Все образы оказываются невероятно усреднёнными: из фильма в фильм переходят, будто вцепившись друг в друга «слабый духом мужик с золотыми руками», «пьянь-чинуша», «пришибленная жена», «подросток, стремящийся к самовыражению». Архитипичные персонажи живут, умирают и разговаривают ровно так, как предписывает традиция. Никакой загадки, изюминки или даже малейшей неожиданности не случается ни в середине, ни даже в конце фильма. Именно поэтому «Левиафан» удивительно быстро наскучивает.
Нельзя назвать его плохим. Дорогого стоит местная эстетизация быта русской глубинки, живущей по абсолютно звериным законам, наполненной завораживающими развалинами, залитой водкой, которую здесь хлещут стаканами и прямо из горла. Вызывают непередаваемое восхищение пейзажи, которые раз за разом находят режиссер и оператор (и им не требуется множество дорогущих пост-эффектов, чтобы наполнить кадр совершенно гипнотической глубиной). Наконец, трудно не радоваться актерам, наибольшее уважение среди которых вызывает отнюдь не привычно хорошие Серебряков, Лядова или Вдовиченков, а скачок шестнадцатилетнего Сережи Походаева из «Выпускного» и «Елок» в фильм Андрея Звягинцева.
Однако, главный вопрос вызывает даже не сам фильм, а адекватность его «народных» критиков. Те поголовно утверждают, что показывать плохое отвратительно, невозможно, мерзко! При том забывая, что ровно за то же искажение окружающей действительности, которого просят, они критиковали советские фильмы эпохи повсеместной государственной пропаганды. Так и подмывает спросить: «Ребят, а в зеркало вы тоже не смотритесь?».
